Катар мой затих, я здоров совершенно. Если покупать дом, то устраивайтесь теперь же, чтобы вопрос был решен до июня.
Даша Мусина-Пушкина, Цикада, вдова, выходит замуж за маленького актера, играющего выходные роли.
Пиши подробнее. Если начнешь покупать дом, то опиши его, как и что. В случае надобности телеграфируй, не скупись. В Москву приеду, когда не останется там ни одной снежинки.
Поклон и привет мамаше и Ване с семьей.
Будь здоровехонька.
Твой Antoine.
Суворин купил имение.
Коробов приехал, но я его еще не видел.
Получаю много деловых и неделовых писем. Не могу отвечать, надоело, и если отвечать на все письма, то нужно сидеть за столом от утра до вечера. Почтальон ропщет и изумляется.
Буду ждать подробностей.
Пришел Николай Ив. Коробов. Он рассказывал про тебя и про мать; советует купить дом, который давал бы доход, находя, что иметь дом только для себя — это дорого стоящая роскошь. Он говорил обстоятельно, так что я согласился с его доводами.
Идет дождь.
2692. О. Р. ВАСИЛЬЕВОЙ Март, после
21 и до 30, 1899 г. Ялта.
Многоуважаемая Ольга Родионовна!
Шлю Вам сердечную благодарность за письмо и за журнал с переводом моего «Егеря». Что касается поставленных Вами вопросов, то, право, не знаю, что ответить Вам. Простите, я продолжаю настаивать на том, что сборник Ваш не пойдет. Эта форма благотворительности, весьма несовершенная, наскучила; сборники уже утомили нашу публику, утомили и раздражили авторов — и всякий новый сборник я считаю ошибкой. Ваш сборник выйдет в сентябре, когда у голодающих будет уже хлеб; Вы посвящаете его мне, живому человеку — и это у нас не в обычае. Короче, я многое мог бы сказать против… Я прошу Вас не сердиться на меня за это письмо и прошу Вас верить, что я посылаю Вам это письмо, потому что Вы очень добры ко мне, и я не могу не быть искренним с Вами.
В апреле я буду в Москве и постараюсь повидаться с Вами, а пока позвольте еще раз поблагодарить Вас и пожелать всего хорошего.
Искренно Вас уважающий
А. Чехов.
Повидайтесь с В. А. Гольцевым. Что он скажет?
2693. Л. А. АВИЛОВОЙ
23 марта 1899 г. Ялта.
23 март.
Вы не хотите благодарностей, но всё же, матушка, позвольте воздать должную хвалу Вашей доброте и распорядительности. Всё прекрасно, лучше и быть не может. Один переписчик пишет «скажитѣ», но это не беда; к тому же, быть может, это так и напечатано в «Петербургской газете». Цена очень подходящая, срок какой угодно, но не позже весны; желательно всё получить до конца мая.
С Сергеенко я учился вместе в гимназии, и, мне кажется, я знаю его хорошо. Это по натуре веселый, смешливый человек, юморист, комик; таким он был до 30–35 лет, печатал в «Стрекозе» стихи (Эмиль Пуп), неистово шутил и в жизни, и в письмах, но как-то вдруг вообразил себя большим писателем — и всё пропало. Писателем он не стал и не станет, но среди писателей уже занял определенное положение: он гробокопатель. Если нужно завещать, продать навеки и т. п., то обращайтесь к нему. Человек он добрый.
В Вашем письме две новости: 1) Вы похудели? и 2) Вы писали о «Чайке»? Где и когда? Что Вы писали?
Выбирайте и располагайте материал в Вашей новой книжке сами. Надо обходиться без нянюшек.
У меня ничего нового. Хочу купить матери в Москве небольшой дом и не знаю, как это сделать. Хочу уехать в Москву — и меня не пускают. Деньги мои, как дикие птенцы, улетают от меня, и через года два придется поступать в философы.
Я Толстого знаю, кажется, хорошо знаю, и понимаю каждое движение его бровей, но всё же я люблю его.
В Ялте Горький. По внешности это босяк, но внутри это довольно изящный человек — и я очень рад. Хочу знакомить его с женщинами, находя это полезным для него, но он топорщится.
Будьте здоровы, дай Вам бог счастья. Еще раз благодарю и крепко жму руку.
Ваш А. Чехов.
2694. М. П. ЧЕХОВОЙ
23 марта 1899 г. Ялта.
23 марта.
Милая Маша, поблагодари Гликерию Николаевну и передай в ответ, что я едва ли успею написать что-нибудь новое; но передо мной на столе лежат целые горы рассказов, которые я приготовляю для Маркса; я выбрал две небольшие штучки, напечатанные уже давно, очень, очень давно и забытые, так что они могут сойти за совершенно новые. Я велю переписать их и пришлю на сих днях, ты передай, — быть может, сгодятся.
Очень рад, что мамаша выздоровела. Она в каждой малейшей дурноте, в каждой боли видит удар — и совершенно неосновательно; только пугает себя и других. У нее не может быть удара.
Я целый день занят, вздохнуть некогда. Чувствую себя свободным только утром, когда встаю и пью кофе, от 7 до 9, а потом начинается толчея, приходит почта, звонит телефон и проч. и проч. Пора бы уехать в Москву. Ты как-то писала, что мамаша поедет в Мелихово 4 апреля. Лучше бы она подождала меня в Москве, поехали бы вместе, втроем.
Постройка подвигается. Коробов кое-что снял.
Приехал Жорж. Послезавтра уезжает.
Нового ничего, будь здорова, кланяйся мамаше и всем.
Твой Antoine.
Рассказы, которые я пришлю для Г<ликерии> Н<иколаевны>, не вошли еще ни в один из сборников и совершенно неизвестны миру.
2695. Н. М. ЕЖОВУ
24 марта 1899 г. Ялта.
24 март.
Дорогой Николай Михайлович, посылаю письмо от Епифанова, которое при случае возвратите мне. Вы видите, что Еп<ифанов>у не хочется в Ялту, и если Вы писали мне об «улыбке прощальной», то относились к делу, так сказать, субъективно. Итак, оставьте его в Москве. В Ялте ему будет скучно, жутко; рябиновой здесь нет, делать нечего, заработков никаких. Я в апреле уеду, и он, как истый москвич, почувствует себя заброшенным. Впрочем, предоставьте ему поступить, как он хочет.