Том 26. Письма 1899 - Страница 98

2 декабря Чехов пишет о выходе в свет первого тома марксовского издания. В продажу том поступил в середине декабря. Для русской читающей публики это оказалось событием — том был раскуплен настолько быстро, что тут же потребовалось второе издание. Однако, как можно судить по переписке, Чехов не испытал настоящей авторской радости. К этому моменту ему было уже ясно, что подготовка издания поглощает много сил; тяжелые переживания из-за утраты своей независимости, из-за необходимости терпеть жесткий тон Маркса — малокультурного собственника — омрачали радость от успеха. К тому же марксовская типография превосходила суворинскую по своей неряшливости и недобросовестности. Переписка по поводу состава и прохождения томов настолько запутанна, что и до настоящего времени не все удалось выяснить. Так, например, 24 ноября 1899 г. Чехов сообщает Вл. И. Немировичу-Данченко, что он занят корректурой второго тома марксовского издания, «каторгой», как он ее называет; из письма к Ю. О. Грюнбергу от 5 февраля 1900 г. следует, что второй том только еще формируется — Чехов еще только посылает «список рассказов» (неизвестный нам), которые должны войти во второй том; а 9 августа 1900 г. он пишет Марксу, что «еще прошлой осенью, в ноябре», он полностью подписал к печати весь второй том. Устранить эти противоречия не удается. Таким образом, если можно в какой-то степени проследить прохождение томов, то совершенно невозможно определить время работы над отдельными рассказами и последовательность их обработки.

Чехову Маркс представлялся поначалу образцом современного дельца, капиталистом в лучшем смысле слова. Однако надежда на спокойное сотрудничество с квалифицированной фирмой не оправдалась. Переписка носила характер неприятных объяснений, где Чехов был страдающей стороной. У него всё чаще возникало чувство, что он попал в кабалу. А. Ф. Маркс, которому нельзя отказать в размахе, издательском чутье, оказался человеком далеким от чеховских представлений о деликатности. Не следует, однако, упускать из виду, что издание сочинений безмерно укрепило славу Чехова. Тот большой успех, который имели уже первые тома, был в значительной мере определен качеством марксовских изданий — хорошим оформлением и полнотой, доступностью и относительной дешевизной.

Когда в газетах появилось сообщение о том, что Чехов готовит собрание своих сочинений, критик П. П. Перцов написал ему: «Вы обязаны перед Вашими читателями дать им возможность всесторонней беседы с тем, кого современное поколение считает любимым своим писателем» (письмо приводится в примечаниях к письму 2578). В этом свете и следует рассматривать марксовское издание. Благодаря договору с Марксом Чехов вернулся к истокам своего творческою пути, пересмотрел двадцать лет своей литературной работы и подготовил издание своих сочинений, что удалось мало кому из писателей мира. После этого издания в течение всего нашего века Чехов остается одним из самых читаемых писателей на земле.

Если все детали, связанные с заключением договора, выработкой его условий, перед нами, то куда меньше известно о творческой стороне подготовки собрания сочинений. Какие периодические издания попали в поле зрения Чехова, а какие остались в стороне? Что именно он просматривал сам, а что поручал другим лицам, компетентным весьма относительно? Что из своих вещей он сознательно отмел, а что случайно пропустил? Какие из своих псевдонимов помнил, а какие забыл? Все эти вопросы очень важны, однако дать исчерпывающие ответы на них не всегда представляется возможным. В соответствующих местах примечаний обращается внимание читателя на эти вопросы, которые занимали Чехова всю первую половину 1899 года почти исключительно. Лишь 15 сентября Чехов пишет Гольцеву о работе над «Дамой с собачкой», а также над другим сочинением, «романом в 4 листа». Этот роман остался ненаписанным, и наши сведения о нем очень скудны (см. примечания к письму 2885).

Живя в оторванности от столиц, Чехов с особенным интересом следил за всем, что там происходит, тем более что события происходили значительные: 8 февраля 1899 г. (в день основания Петербургского университета, традиционного студенческого праздника) конная полиция разогнала студенческую демонстрацию. Студенты ответили на это сходками и отказом посещать лекции. Последовали репрессии, исключения. Свою солидарность со студентами Петербурга выразили студенты других городов. Движение приобрело значительный размах. Печать, поначалу бурно обсуждавшая события, вынуждена была замолчать: особый правительственный циркуляр, так называемый циркуляр 17 марта, предписывал хранить молчание на эту тему. Общественное мнение ушло в подполье. Чехов просил писать ему подробнее, расспрашивал очевидцев. Он располагал значительной информацией и мог вынести свое собственное суждение: в нем отразилась присущая Чехову этих лет зрелость и широта политического кругозора. Он был возмущен произволом властей, запрещением обсуждать события в печати. Радуясь тому, что «Россия, слава богу, уже не Турция», что общественное мнение оказалось способным на достаточно стойкий протест (см. письмо 2690), с которым правительству пришлось посчитаться, Чехов видел и другую сторону событий: слабость студенческой платформы, отсутствие политической программы, неоднородность самой студенческой среды. Об этом сохранились воспоминания С. Я. Елпатьевского, а также М. Гальперина, которому Чехов сказал, что «бунтующие теперь либералы сделаются по окончании университета серенькими чиновниками, жаждущими теплого местечка» («Киевлянин», 1904, № 186, 7 июля). Подобная же мысль высказана и в письме к И. И. Орлову от 22 февраля 1899 г.: «Вся интеллигенция виновата, вся, сударь мой. Пока это еще студенты и курсистки — это честный, хороший народ, это надежда наша, это будущее России, но стоит только студентам и курсисткам выйти самостоятельно на дорогу, стать взрослыми, как и надежда наша, и будущее России обращается в дым, и остаются на фильтре одни доктора-дачевладельцы, несытые чиновники, ворующие инженеры…»